ИМПРОВИЗАЦИЯ ВЕСЕЛОГО ДОБРА
"Ничего нет! Нигде! В Википедии есть пара Киперманов и масса Яковов, а в Гугле даже Яковы Киперманы есть, но совсем другие." Возможно, эти слова нашего сына Жени послужил для меня толчком. А может быть, сознание, что время летит, жизнь проходит, уже больше 30-ти лет его нет, и хочется оставить память. Почти у всех нас есть дети, внуки, друзья, ученики, и пока мы вспоминаем ушедших, они живы. Сказал же поэт: "Время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии."
Яша Киперман (по сцене Кипринский) не был ни заслуженным, ни народным. Но он оставил след о своем пребывании на земле. Необычность его натуры, обаяние, сила личности и таланта были видны многим, а некоторые даже сознавали, что между ними жил человек поистине выдающийся.
Оговорюсь сразу, что не претендую на объективность. Несмотря на многолетнюю совместную жизнь, я долго была влюблена в собственного мужа. В его ласковые бархатные глаза, по-юношески густые, волнистые, темные волосы, красивые аристократические руки, мягкие чувственные губы. Такие губы бывают только у добрых людей. Яша и был добрым. Очень. Когда в 1975 году у него случился тяжелейший инфаркт, к чувству влюбленности прибавился ген материнства. Ничего мне было не нужно - только бы он жил. До сих пор изредка вижу один и тот же сон: Яша жив, живет с кем-то в Комарово и не имеет права общаться ни с кем из прошлой жизни. Это тяжело, больно, но... жив! Какое счастье!
Трудно писать о любимом человеке, который ушел раньше срока, полностью не реализовав своего огромного творческого дара. В памяти все живо, но как словами передать магию личности?
Он не был красив в общепринятом смысле - Ален Делон, Вячеслав Тихонов, Редфорд. Он был красив, потому что был артистичен. Походка, улыбка, руки, тембр голоса, пластика. Во всем - подлинно мужское начало. И большая внутренняя сила. Обратная сторона силы - мягкость и доброта.
Наш брак был счастливый. Союз любящих мужчины и женщины и близких друзей, понимавших друг друга без слов.
Впервые я увидела его в конце июля 1963 года в Комарово, в вестибюле Дома творчества Всесоюзного Театрального Общества (ВТО), около телефонного аппарата. На весь Дом творчества был один телефон. Судя по толпе вокруг, он рассказывал что-то смешное. Я спросила начинающего эстрадного автора Борю Рацера:
- Кто это?
- Режиссер. Жена и дочь. Жена - красавица.
Я поддержала стиль:
- Подходит. Пианистка. Муж - граф. Пока, увы! - бездетна.
Через пару дней увидела его там же и обратилась к Бориному соавтору Володе Певзнеру (он еще не стал Константиновым).
- О-о! Самый остроумный человек в Ленинграде! Яша Киперман. Познакомить?
Я ответила так, как через 25 лет ответит героиня знаменитой картины:
- Спасибо. Я уж как-нибудь сама.
Владимир Константинов и Борис Рацер, 1980-е
Почему я сразу обратила на него внимание? Who knows? Почему мы любим? Почему умираем?
Познакомились мы шестого августа. На тропинке недалеко от ВТО. Я возвращалась из Зеленогорска с компанией, в которой были и Рацер и Певзнер. Яша шел навстречу, торопился на электричку в Ленинград. Встретив Борю и Володю, повернул обратно и вместе с нами вернулся в Дом творчества. Всю дорогу он рассказывал что-то интересное, много шутил. Было весело и очень хорошо. Помню, я от смеха даже упала на траву. А он потом говорил, что вернулся с нами потому, что "сразу узнал лицо, которое всегда искал."
Каждый год, после рождения Жени, мы снимали в Комарово дачу. Шестого августа приходили на тропинку и целовались. Это стало традицией, а тропинка превратилась в символ.
О Яшином детстве не знаю почти ничего. Очень любил город Пушкин, в котором родился. В тринадцать лет потерял отца. Кажется, писал стихи. А кто их не писал? В сентябре 1941-го года, за 20 минут до того, как туда вошли немцы, ушел из города. Первую блокадную зиму прожил в Ленинграде. В памяти осталось:
- Мама была суровый человек. Когда я говорил, "Очень хочется есть!" - она отвечала: "Пососи палец."
Яшина мама Роза Григорьевна
Яков Ефимович Киперман с женой и сыном Яшей, 1930-е
Зимой 42-43 года Роза Григорьевна привезла сына на аэродром, дала в руки плитку шоколада, коробок спичек и сказала: "Если самолет взлетит, можешь съесть половину плитки, другую половину и спички привезешь в Челябинск в подарок Беле и Захару Лурье, у которых будешь жить. Если не взлетишь, все принесешь домой." Самолет взлетел, но в Челябинск Яша привез только спички.
Мы почти никогда не говорили о войне. Он ничего не рассказывал о блокаде. А я не спрашивала. Когда любишь, мало знаешь.
Драмкружок ленинградского Дворца пионеров пришли навестить Борис Чирков (сидит) и Исаак Дунаевский (над ним). 10-летний Яша сидит справа от Чиркова.
Сохранилась старая черно-белая фотография конца 30-х годов. Детский драмкружок знаменитого ленинградского Дворца пионеров. Рядом с Борисом Чирковым маленький Яша. Ребенок серьезен и доволен: он начал заниматься своим делом.
Ему повезло. Он окончил актерский и режиссерский факультеты ленинградского Театрального института и застал еще эпоху корифеев: Л.С. Вивьена, Л.Ф. Макарьева, Б.В. Зона. Его педагогом по актерскому мастерству была Ода Израилевна Альшиц. Ее образ в моих воспоминаниях очень органичен. Сочетание мягкости, доброты, обаяния с ясностью ума, трезвым, даже мудрым знанием жизни, суровой действительности тех лет. Я помню, как она общалась с бывшими учениками. Это было бережное, заинтересованное отношение к каждому. Взрослые люди, имеющие собственных детей, они по-прежнему были "под ее крылом". Была она оптимистична и жизнелюбива. У Яши с Одой Израилевной были очень теплые, даже родственные отношения. Мы не раз бывали у нее в гостях. Там всегда царила приподнятая "театральная" атмосфера. Когда за столом появлялась старшая дочь Люда, красивая, умная, острая, с редким чувством юмора (ей было тогда 24-25 лет), Яша загорался и начинался парный конферанс, превращавший будни в праздник.
Ода Израилевна Альшиц
1960-е
1978. Ода Израилевна выступает на Яшином 50-летии. Яша комментирует.
По воспоминаниям соучеников, Яша, самый молодой студент института, был очень интересным и ярким актером. На его экзаменационные показы приходила профессура с других факультетов, сбегались студенты разных курсов. Его неожиданный в своих бесконечных эскападах Хлестаков и надрывающий душу одиночеством Фирс (Чеховскому 87-летнему Фирсу было 19 лет!) стали событиями и запомнились надолго. От себя добавлю: соединение легкости и жизнелюбия с трагизмом одиночества было свойственно и человеческой природе Яши.
На сцене и в жизни играя...
Мы с Женей знали его только как артиста и режиссера ленинградской эстрады. Но хорошо помню, как он репетировал пьесу Арбузова "Годы странствий" с молодежным коллективом одного ленинградского Дома культуры. Очень эмоциональный, с взрывным темпераментом, на репетициях он поражал собранностью, точностью формулировок, конкретным и обоснованным анализом каждой роли. Однажды молодая актриса спросила: "Яков Яковлевич! Как входить в образ?" Ответ я запомнила почти дословно: "Не бегите в театр смотреть вашу пьесу. Не стремитесь копировать пусть даже очень хорошую игру. Не погружайтесь в творческую биографию Арбузова, в изучение исторического периода. Постарайтесь вспомнить что-то из собственной жизни: события военного времени, трудные послевоенные годы. Вы были маленькая, воспоминания будут смутные. Не страшно. Встречи с людьми. Даже случайные, они почему-то запомнились, взволновали. И постепенно вы обнаружите, что знаете о своей героине гораздо больше, чем думали раньше. И если она будет с вами, когда вы идете на работу, занимаетесь домашними делами, беседуете с кем-нибудь, тогда из реальной жизни родится реальный образ, а дальше (с улыбкой) - дело актерской техники и женского обаяния."
В работе с актерами он был Мастер. Возможно, талант его был близок таланту Розы Сироты. Режиссер-педагог.
Еще помню поставленные им новогодние эстрадные спектакли. Какие это были интересные, нарядные, неожиданные зрелища! Когда в собственных спектаклях он играл Бабу Ягу, это производило фурор! Дама внушительных размеров в седом парике с буклями, в серьгах и браслетах. А когда он уже был болен и прихватывало сердце, "дама Яга" лежала на раскладушке.
Он был прекрасный конферансье и ведущий. В памяти остался эпизод, рассказанный кем-то из коллег. В комнату администраторов Ленконцерта зашел художественный руководитель областной филармонии А.Н. Гинзбург, человек редкого организаторского таланта. Считалось, что своим высоким профессиональным уровнем областная филармония обязана именно Гинзбургу. Короче, заходит он в администраторскую Ленконцерта и просит закрыть на журнале Кипринского, чтобы тот провел юбилейный вечер его организации в Большом зале ленинградской филармонии. Кто-то воскликнул: "Александр Наумович! Почему Кипринского? Да Вам стоит только мигнуть, и любой самый-самый, заслуженный или народный, проведет Ваш юбилей!" Гинзбург ответил: "Вот я и хочу самого-самого."
Как Яша волновался, как тщательно готовился к этому вечеру! Узнавал, кто и с каким репертуаром будет участвовать. Как вдумчиво выстраивал программу! Он говорил: "Я чувствую себя, как маршал перед боем. Ведь это единственный вечер, и он должен стать событием. Второго, третьего, десятого не будет." Я была на этом концерте. Это было совершенство. Умно, элегантно, остроумно. Академическая строгость в сочетании с эстрадной легкостью. Да, он обладал вкусом, тактом, безупречным чувством меры.
Яша читал со сцены Чехова, Зощенко, И. Андронникова, А.Хазина, Б. Ласкина, Гр. Горина, А. Хайта, многих ленинградских и московских эстрадных авторов. Работал всегда с Исайем Михайловичем Теслером, талантливым оперным и драматическим режиссером с тонким чувством юмора.
На Яшином 50-летии. Исайя Теслер, Марина Гранина, Яша и Наташа
Природа одарила его мягким красивым баритоном и пластичными выразительными руками. Благодаря голосу и жесту слово становилось зримым. Редкая притягательность и теплота интонации. Он привносил в текст столько своего непосредственного чувства, что казалось, это сочинил он, Яша Киперман. Персонажи, их эмоции и поступки делались узнаваемыми и близкими, а сам рассказ становился живой жизнью.
В последние годы, когда Яша уже не мог ездить на гастроли и выступал только на концертных площадках Ленинграда и пригородов, я иногда принимала участие в его концертах - читала вступительное слово и в середине программы играла Рахманинова, Шопена. И всегда поражалась его органике, абсолютной естественности. Он выходил из-за кулис на сцену и ничего в нем не менялось. Улыбкой и кивком головы благодарил меня, налаживал микрофон и начинал монолог. Не каждый артист способен сохранять такую жизненную достоверность. Естественность вызывает доверие, без которого не может быть настоящего успеха. Другая составляющая успеха эстрадного артиста - талант общения.
Сейчас, по прошествии многих лет, мне кажется, что Яшино существование на эстраде отличалось стремлением к общению со зрителем "с глазу на глаз", то есть к возможности ответить на вопрос или записку из зала то, что на самом деле думаешь, реагировать на реплику зрителя мгновенно, самому бросить реплику... Его учитель Леонид Федорович Макарьев называл Яшу "мастером импровизации - искусства древнего, нами давно забытого". Еще бы не забытого! Ведь каждая фраза, каждое слово артиста разговорного жанра проходило проверку реперткома, то есть цензуру. Об импровизации нечего было мечтать. Но на творческих вечерах, в кругу сокурсников и учителей, на юбилеях, в застольях, которые он вел в Доме журналиста, во Дворце искусств, в Доме писателя, Яша был уникален. Это была не легкость хохмачества (хохмачем он никогда не был) и не поток сознания ("Остапа несло"). Это было умное вдохновение, когда одна точная ассоциация влекла за собой другую, третью. Непредсказуемо и в немыслимом темпе. Заготовок не было, была спонтанная реакция, удивлявшая его самого. "Мозги мои как-то странно устроены. Фразы вылетают раньше, чем я их осознаю." Рядом с ним могли быть такие талантливые и остроумные люди, как Александр Белинский, Наум Лифшиц, Бен Бенцианов, Нолик Бирман, и среди них он не был первым, он был - единственным! Эх, жить бы ему в другое время и, главное - в другом пространстве!
Фото Леонида Федоровича Макарьева, подаренное Яше.
Его импровизационный дар нашел благодарную почву в чтении лекций в Высшей Профсоюзной Школе - ВПШ. Как ни странно, в советской профсоюзной школе 80-х годов читались курсы по технике речи, истории театра, основам сценического движения. Яшин курс был посвящен истории театра. Казалось бы, чтение лекций - не Яшина стезя. Но он превратил теоретический курс в спектакль. В каждой лекции был, конечно, план, канва, по которой рисовались узоры: облик театров, портреты режиссеров и актеров, дух времени и театральной атмосферы. Никто никогда не думал о Кипермане как об эрудите. А он столько знал! Быть может неосознанно, но виртуозно использовал он инструменты лекционного мастерства: описание, сравнение, анализ. Мочалов и Каратыгин, как представители искусства переживания и искусства представления, Станиславский и Мейерхольд, Ермолова и Комиссаржевская как живые возникали перед слушателями. Моменты серьезного познания, размышления чередовались с моментами "расслабления", когда в ход шли театральные байки, смешные эпизоды на сцене и за кулисами. Он готовился к каждой лекции, но дар импровизации брал свое. Сопоставления и фантазии, возникавшие в мозгу неожиданно, как по волшебству, были главными. Как-то одна студентка сказала мне: "Яков Яковлевич в этих стенах - подарок судьбы!"
Что же все-таки было доминантой в полифонии его творческой жизни? Иногда казалось, что сам Яша считал несостоявшуюся карьеру театрального режиссера главным делом, и тоска по драматическому театру была причиной периодов душевной подавленности и печали. А иногда не возникало сомнения, что он, как говорили в старину, Артист Божьей милостью, всем существом. И не только на эстраде.
Неизрасходованный на сцене творческий потенциал переходил в ежедневную будничную жизнь, каждый день становился неповторимой импровизацией, творением веселого добра. Он много помогал людям. Не только близким, но и малознакомым и вообще незнакомым. Мог остановиться на улице рядом с плачущим ребенком и с помощью очков или связки ключей его успокоить. Мог обратиться к незнакомцу, который с обреченным видом вылезал из-под "Москвича": "Я не механик, в технике ни бум-бум, но чем можно вам помочь?"
В 70-е годы в Ленинграде стало популярным имя псковского целителя Спиридона Алексеевича. Ему удавалось помочь многим из тех, кого официальная медицина вылечить не могла. Яша возил к Спиридону больных. А когда органы ОБХС "заинтересовались" травником, хотя тот не брал за лечение ни копейки, Яша собрал подписи ленинградских знаменитостей (Соловьева-Седого, Товстоногова, Серебрякова...), поехал в Москву и добился, чтобы старика оставили в покое.
У меня долго хранился листок, на котором я записала телефонные просьбы Яше, поступившие в течение одного дня. Достать путевку в санаторий "Черная речка", мужскую меховую шапку, попасть к известному урологу, помочь получить больничный лист, организовать консультацию у профессора Театрального института, помочь с поступлением в Политехнический. Театральный - понятно, но Политехнический? И он звонил, хлопотал, пробивал.
Яша не жалел для друзей ни времени, ни сил, ни денег. Его друг страдал тяжелым заболеванием глаз. Яша повез его в Одессу, в клинику легендарного Филатова. Быстро освоив одесский стиль общения, очаровав средний медперсонал, он провел друга через все предварительные процедуры, на которые обычно уходили месяцы, и организовал визит к профессору за неделю. А друг потом рассказывал об этой неправдоподобной эпопее со снисходительной иронией. Но Яша этого не замечал (или не хотел замечать). Он не видел в друзьях недостатков. Вообще не помню, чтобы когда-нибудь о ком-нибудь говорил плохо. Зато хорошо помню, как он радовался удачам своих коллег, особенно молодежи, например, дуэту Ильи Клявера и Романа Казакова, как переживал безвременный уход Ромы.
Да, он был просто счастлив, открывая новый талант. Первым начал читать со сцены рассказы Григория Горина, восторгался самостоятельному появлению на эстраде Миши Жванецкого...
Автографы Жванецкого на подаренных Киперманам книгах: "Жене, Яше и Наташе с любовью и встречами. Ваш М.Жванецкий. 1981." "Наташе и Жене Кипринским на п амять об отце. Ваш автор. 1994."
Вся наша квартира была завалена машинописными копиями Мишиных миниатюр, но Яша никогда, ни разу не читал ни одного Мишиного опуса со сцены. Он был убежден: читать Жванецкого может только Жванецкий.
Как радовались артисты, когда Яша в антракте заходил в артистическую! Даже усталый, всегда мрачный Райкин, даже старенький, но всегда светло улыбающийся, Утесов. Его ценили не только "коллеги по цеху". Помню, как тепло и внимательно относились к нему доктора больницы им. Ленина, профессора Ирина Ефимовна Ганелина и Ирина Вячеславовна Криворученко. А молодой талантливый врач Лева Кукуй, прекрасно понимая и любя Яшин юмор, его мощную позитивную энергию, неоднократно жаловался мне: "Попробуй, пробейся к такому пациенту! Он сразу берет общение в свои руки, как будто это эстрадная площадка. Говорить о болезни не желает. Ни на что не жалуется. Всегда весел и ироничен..."
И еще одного доктора хочется вспомнить. Геннадий Александрович Акимов. Доктор медицинских наук. Профессор. Главный невропатолог Советской Армии. Генерал. При этом милый, скромный, простой человек. Школьный товарищ Яши. Потрясающий диагност, он, по старой дружбе, лечил и меня. И первый заронил мысль об эмиграции, сказав: "Наташа, у Вас серьезная проблема с позвоночником. Нужно будет уезжать, потому что мы таких операций не делаем." Меня тогда поразило его отношение к "чести мундира". Он оказался прав: сделанная в Америке операция позволила мне продолжать активный образ жизни. Акимов был настоящий врач.
Яшина жизнерадостность, легкость, остроумие, активное желание помочь создавали поле притяжения, своего рода магнетизм. Люди чувствовали, что рядом с ним меняется восприятие мира и ощущение в мире самого себя. Иногда люди сложившиеся, сильные, под влиянием общения с ним, меняли свое отношение к жизни, к окружающим.
Мой учитель Павел Алексеевич Серебряков, пианист с мировым именем, концертирующий на пяти континентах, ректор консерватории, профессор, начинал свой рабочий день в шесть утра и заканчивал далеко за полночь. Общался с людьми только по делу. После знакомства с Яшей "ну просто стал другим человеком" рассказывала его жена Валентина Самойловна. Oна говорила, что единственный человек, с кем Павел Алексеевич говорит по телефону "больше одной минуты и с явным удовольствием", это Яша.
Павел Алексеевич Серебряков. 1970-е
Историк культуры Павел Вячеславович Дмитриев, названный в честь деда. 2010-е
Помню, как мы шли к ним на дачу познакомить Серебрякова с маленьким Женей. "Павел Алексеевич, конечно, сейчас занимается," - сказала я. "А мы его вернем из мира звуков в мир людей!" сказал Яша. Но встретил нас сам Серебряков. Он был нам рад и сразу повел показывать большой вигвам - шалаш, который построил его внук Павлик. Одиннадцатилетний индеец Павлик выпрыгнул из вигвама и попытался нас оскальпировать. Яша и Женя включились в игру, а Павел Алексеевич и я превратились в благодарную аудиторию. Когда мы шли домой, Яша сказал: "Хорошо, что в Серебрякове сохранилось детское. И в Павлике оно будет жить всегда." Прошло почти полвека. Давно ушли из жизни и дед и родители Павлика, наши близкие друзья, Галя и Слава Дмитриевы. А в Павлике по-прежнему, как в детстве, много непосредственности и горячей, искренней увлеченности.
Вспоминаю еще один комаровский эпизод 60-х годов. В разгар летнего сезона в столовую ВТО во время обеда вошел Георгий Александрович Товстоногов, фигура уже в то время культовая. За ним следовал его преданный и талантливый ассистент Аркадий Иосифович Кацман. Они медленно пошли по проходу вперед. Мы с Яшей сидели за столом у самого входа. Весь зал был охвачен желанием встать, что некоторые и сделали. С разных концов раздались возгласы: "Георгий Александрович! У нас свободное место!" "Георгий Александрович, у нас лучший стол!" и т.д. Товстоногов повернулся к выходу. Чувствовалось, что он думает: "Вот бы провалиться сквозь землю!" И тут он увидел Яшу. Как корабль устремляется в гавань, так двинулся он к нашему столу. 24 дня провели мы, трижды в день встречаясь в столовой и постоянно общаясь в течение дня. Кавказский человек Г.А. заказывал харчо, чанахи, сборную солянку. Мы предпочитали что-то полегче. Кацман, несмотря на язву желудка, всегда заказывал то же самое, что и Товстоногов. После Комарово они собирались в Дом актера в Ялту. Когда Кацман, в очередной раз, пожаловался на желудочные боли, Яша мрачно произнес: "Аркаша в Ялте отдаст Гоге душу". Г.А. ценил хорошую шутку и чувствовал комизм ситуации.
На своей серебристой "Волге" ("Мерседеса" еще не было) Г.А. возил нас на Щучье озеро, на озеро Красавица. Однажды мы ехали в Зеленогорск в кино. В машине было шесть человек. Г.А. мчался по шоссе, превышая скорость. Сзади появились два милиционера на мотоциклах. Они приближались к нам, сигналя и требуя остановиться. Не поворачивая головы, Г.А. высунул в окно руку с какой-то бумагой. Мотоциклисты мгновенно исчезли. "Георгий Александрович, что Вы им показали?" - спросила я. Он протянул нам бумагу: "Депутат Верховного Совета СССР. Не останавливать." "Эх, Вам бы в театре такую!" - заметил Яша.
Не было для него в театральном искусстве художника выше! Товстоногов не только ставил выдающиеся спектакли, он растил актеров, делая талантливых великими. На 70-летии Г.А. Яша вышел на сцену с цветами поздравить Мэтра и сказал ему: "Георгий Александрович! Вы - великий художник современности!" "Ну, есть еще Феллини," - с улыбкой ответил Г.А.
Приятелей и добрых знакомых была масса, а близких друзей немного. Среди самых близких, кому я навсегда благодарна за знакомство и дружбу, хочу назвать Владимира Давыдовича Днепрова. Переживший сталинские лагеря, он был мягким, чутким человеком и, поистине, энциклопедистом. Автор интересных, глубоких книг о Достоевском и Толстом, знаток истории западно-европейского театра, тонкий ценитель классической музыки. Он читал лекции по искусству в консерватории и в Театральном институте. Днепров любил Яшу, ценил общение с ним. Особенно тесно они общались в Комарово. Яша был страстный бильярдист. Днепров в бильярд не играл, но всегда приходил в бильярдную ВТО, когда играл Яша, чтобы посмотреть, а главное - послушать. Он наслаждался Яшиным юмором и артистизмом. После Яшиной смерти и нашего отъезда Владимир Давыдович регулярно переписывался со мной. В конце жизни, прикованный к постели, слепой, он продолжал переписку, диктуя свои письма жене Екатерине Кирилловне. В одном из последних писем Днепров вспоминает о Яшином импровизационном даре. Отрывок из этого письма мы включили в раздел "Истории".
Владимир Давыдович Днепров
Яша в бильярдной
Давний Яшин друг Рашель Давыдовна Рутенбург - одна из умнейших женщин, с которыми мне довелось встретиться в жизни. В ленинградском Военно-механическом институте она читала курс теории машин и механизмов (ТММ), который студенты в шутку расшифровывали "тут моя могила". При этом Роша (так ее звали друзья) не пропускала ни одного интересного концерта в филармонии, и обо всех значительных новинках литературы я узнавала именно от нее. В городской квартире и на комаровской даче Роши можно было познакомиться с интереснейшими людьми - физиками, математиками, лингвистами, кинорежиссерами. Она была старше Яши лет на пятнадцать, но несмотря на это и разницу профессий, они были родные души. Ее натуре тоже была свойственна веселость, общительность, ее тянуло к молодежи. Роша понимала и ценила не только Яшин юмор и доброту, но и его особость, отдельность.
Ещё хочу вспомнить Даниила Натановича Аля (Альшица), двоюродного брата Оды Израилевны, о которой я уже писала. Это был самый старый Яшин друг. Он хорошо знал и очень уважал Яшину маму Розу Григорьевну, вместе с которой работал в ленинградской государственной публичной библиотеке. Талантливый историк и драматург - его пьеса "Правду! Ничего, кроме правды!" дебютировала в БДТ в постановке Товстоногова, а сатирическая комедия "Опаснее врага" (в соавторстве с Л. Раковым) - в театре Комедии Н.Акимова.
В отношении Даниила Натановича к Яше было что-то отеческое. Он говорил, что Яша - самый добрый человек, которого он встретил в жизни. "Может быть, кому-то повезло больше, и он встретил двух таких людей. Я - только одного." И еще: "Яшин юмор высок, потому что содержателен. И всегда доброжелателен." Послушайте выступление Даниила Натановича на вечере памяти Яши в разделе "Видео"! Поразительно, с какой нежностью этот суровый человек, прошедший сталинские лагеря, говорит об отзывчивости своего друга. Как этот убежденный атеист говорит о "божественном присутствии" в Яшиной натуре...
Яша с родней. Середина 1940-х
Я не знала Розу Григорьевну, но ее сестры, Людмила Григорьевна и Циля Григорьевна, говорили, что Яша был чуткий и внимательный сын. А каким заботливым он был племянником и братом я видела сама. Его единственный двоюродный брат Миша Соркин очень любил Яшу и гордился им. Повезло и моим родителям. На вечере памяти Яши старенькая эстрадная актриса рассказывала: "После женитьбы на Наташе с ним стало невозможно общаться! Он все время занимался болезнями семьи. То вез тещу к врачу, то тестя на процедуры, то ехал доставать им лекарства."
Яша был очень горячий отец. Как он волновался, когда Анюта поступала в Театральный! Курс набирал Игорь Петрович Владимиров. "Я знаю, - говорил Яша, - не увидеть, что она талантлива и хороша собой невозможно, но поймет ли он, что она еще и очень умна?" И только когда Игорь Петрович взял ее в свой театр после окончания института, Яша успокоился: "Да, он в ней разобрался".
Будущая народная артистка России Анна Алексахина. Слева: на одной из первых кинопроб в 1970-х. Ее актерская карьера началась в 10 лет. Справа: Выпускники актерского курса И.П. Владимирова после дипломного спектакля, 1982. Аня справа от Мастера.
При всей трепетности и любви, старался быть к детям объективным. Признавался, что актерскую органику в Жене почувствовал только когда тот взял в руки гитару. И лишь после этого благословил его поступление в Театральный.
А как по-отечески тепло и внимательно относился он к моей "родной троюродной" сестре Оле, приезжавшей из Петрозаводска учиться в медицинской ординатуре. Ходил с ней в театры, показывал город. "Хочу, чтоб у Оли осталась память о Ленинграде, как о культурной столице".
Однажды близкая Яшина подруга спросила меня: "Ну, понятно: отец, зять, племянник, друг, а что, собственно, он сделал для тебя? Все важное в жизни у тебя было. Прекрасные родители, чудесные друзья, замечательная работа." "Ничего, - ответила я. - Просто он сделал меня счастливой".
Были ли у него недостатки? Конечно. Но я их не замечала. До его болезни. После инфаркта надо было многое менять в себе, в стиле жизни. Отказаться от гастролей, сократить число концертов. После очередного приступа стенокардии, на шестом десятке он решил сесть за руль. Мы купили старый инвалидный "Запорожец". Началась новая страница жизни. Яша оказался страстным и талантливым автомобилистом. Ни дня не мог прожить без машины. Возил родственников и друзей, друзей родственников и родственников друзей, знакомых и просто всех, кто спешил. Беречь свое время, свои силы и здоровье он не умел. Думаю, он сам видел, как безрассудно растрачивает оставшуюся энергию. Все определяло твердое решение: не позволить сделать из себя инвалида, уложить в постель, запереть в больничную палату. "Живым и только. До конца."
Болезнь подтачивала силы, но что-то, может быть, даже вне его сознания, поддерживало и обновляло жизненные импульсы. Между сердечными приступами, преодолевая страшную усталость, он продолжал выходить на сцену и заставлял людей смеяться. Даже учил новые тексты. Его последняя большая работа, принятая "на ура" худсоветом Ленконцерта, знаменитый рассказ И. Андронникова "Первый раз на эстраде".
И еще он очень ждал рождения внучки или внука.
Последняя фотография. 1987
Аня и Катя. 1988
Последний месяц 1987 года. Яша жил в Комарово, в ВТО, и ездил на концерты в районе Карельского перешейка. Я регулярно навещала его. 28 декабря у него был сольный концерт, после которого он должен был приехать в Ленинград на юбилейный вечер институтского товарища Игоря Горбачева. Обычно я приезжала, помогала собрать вещи, облегчить предотъездную суету. В этот раз не получилось, не позволило расписание работы. Он вернулся очень поздно, смертельно усталый.
29-го утром мы вызвали скорую. А дальше все было как в страшном сне. Не тот укол, не то отделение больницы, не те врачи. Когда Яшу на носилках несли к выходу из квартиры, он сказал: "Ребята, не несите меня ногами вперед. Я хочу еще сюда вернуться." Это были последние Яшины слова, которые я слышала.
Первые дни я была совершенно раздавлена. Что-то надрывалось и протестовало во мне. Так внезапно, так быстро! Да, он был очень болен, но жизненные силы еще оставались!
Я смутно помню это время. Приходил Бен Бенцианов, приносил какие-то пакеты, складывал все в холодильник со словами: "Это для поминок". Рядом со мной все время были Дима Константинов и ближайшая консерваторская подруга Марина Смирнова. Женя лежал в больнице с обострением язвы, от него Яшину смерть скрывали до самых похорон.
Бенцианов ведет Яшино 50-летие. 1978
Братья по цеху. 1980-е
Панихиду вел верный Бенцианов. Тьма народа. Яшу знал и любил город. Много добрых, красивых слов. "Подлинный петербуржец". Игорь Горбачев говорил об уходящем в прошлое настоящем русском интеллигенте. Запомнились слова Володи Рецептера: "По ленинградским проспектам и комаровским улочкам на маленькой машине ездил большой человек..."
Я старалась обрести душевное равновесие. Надо было жить дальше.
В мае 1988 года родилась Яшина внучка Катя. А в ноябре мы покидали страну, как тогда казалось, навсегда. Мы увозили воспоминания о детстве, любви, о самом дорогом, самом важном в жизни - память о близких людях. Увозили альбомы с фотографиями, подарки друзей, память о тех, кого Яша любил: о Яше Фельдцере, Володе Успенском, Марине Федоровой, Мите Шатрове, Боре Сапегине, Грише Гершеновиче, Илье Штемлере, Саше Тамарине...
Студенты Театрального Володя Успенский, Яша Киперман и студент Консерватории Володя Матусов. 1949
30 лет спустя. Яша с Володей Успенским в Комарово
20 марта 1989 года мы прилетели в Нью-Йорк. Женя поступил в Колумбийский Университет на факультет сравнительной литературы. Одно из первых его сочинений, “My Father”, я как-то нашла на стеллаже у нас в квартире. Это сочинение вернуло меня в первые дни после Яшиного ухода. Я пыталась тогда, сидя за Яшиным письменным столом, воскресить его образ, услышать его голос, снова пережить минуты общения с ним. Мне кажется, что и Женя, когда писал свое сочинение, надеялся почувствовать, что папа ушел не совсем, не навсегда, что его теплота, мудрость, обаяние живы.
В 1996 году Женя заканчивал второй факультет университета по специальности режиссура кино. Его дипломной работой был короткометражный фильм "Я отомщу за тебя, Яго!" по рассказу А. Хайта и А. Курляндского "Сила искусства", который Яша часто читал со сцены. Об этом и о другом, уже полнометражном фильме, сделанном по тому же литературному источнику, рассказывает на сайте сам Женя.
В 2007 году в моей квартире раздался телефонный звонок. Я услышала незнакомый женский голос:
- Я могу говорить с мамой Жени Кипермана?
- Это я.
- Здравствуйте, меня зовут Фатима. Мы с дочкой Дианой приехали в Америку на лечение. Диана пострадала во время теракта. Мы из Беслана.
- Здравствуйте! Мне Женя много рассказывал и про Диану и про Вас!
- Ну вот, а я звоню рассказать Вам про него. Мы приехали на средства фонда Андрюши Могилянского. Ваш Женя не сотрудник фонда, он волонтер. Но для нас он был всем - советчиком, переводчиком, сопровождающим по врачам и больницам. Ему удалось добиться перевода Дианы из больницы, в которую она попала по ошибке, и где ей хотели сделать операцию, в которой не было нужды, в другую, по профилю ее заболевания. Он нашел врача, который сделал ей нужную операцию.
- Как прошла операция?
- Успешно. Я звоню поблагодарить Вас за сына. Женя в этой стране для нас - подарок судьбы.
Когда-то я уже слышала такую фразу, сказанную по другому поводу, другой женщиной, в другой стране, давным-давно - о Яше. Отец продолжает жить в сыне. Как пела Катя Яровая:
Но чудо вот! Последняя награда
За боль мою -
Еще ты есть. Ты здесь еще. Ты рядом!
И я пою...
Диана с мамой, Женей и врачом госпиталя, где ей сделали операцию.
О Сергее Довлатове писали, что он больше жизни дал, чем у нее взял. То же самое можно сказать о Яше Кипермане. Потому и память о нем, живая, благодарная, светлая, с годами не уходит, а наоборот, похоже, ширится. На истории о Яше и его друзьях, опубликованные Женей на Фейсбуке, были сотни откликов, в основном от людей, которые Яшу не знали. Некоторые из этих историй перепечатали популярные интернетовские журналы. Многие просили Женю продолжать: "Пожалуйста, еще про папу!"
Очень дороги были отклики тех, кто Яшу помнил:
"Женя, Ваш пост пробудил воспоминания о Яше и все они светлые. Я вспомнил, что играл по его просьбе в Вашей школе, в концерте, где участвовала Мария Григорьевна Петрова, которую я обожал слушать по радио в послевоенном детстве. В Вашем доме я встречал много интересных людей. Яша любил собирать у себя известных хохмачей и всегда оставался королем застолья. Я познакомился там с М.Жванецким, Б.Рацером и В.Константиновым, Д.Альшицем, подружился с Аликом Левицким. Яша был очень хороший и щедрый друг и многие этим пользовались, отнимая его время и энергию. Спасибо, что вы цените его и храните память о нём..." Борис Шафранов
"Женя! Впервые я встретился с твоим папой, когда играл с Наумом [Бирманом - Н.Р.] на бильярде в Доме творчества театральных работников в Комарово. Этот дом имел название "Дом творчества имени Анны Карениной", поскольку располагался он в двадцати метрах от железнодорожных путей. Яша с Наумом соревновались в остроумии, а я, скромный инженер, валялся под бильярдом с коликами от смеха. К сожалению, тесных, домашних и близких отношений у меня с Яшей не было, но я и моя жена Женя прекрасно его помним, как хорошего приятеля Наума и прекрасного актера. Желаю успехов." Владимир Михеев
"Женечка, дорогой! А знаешь ли ты, что мы с твоим папой целый день общались без тебя? :) Я работал в пансионате "Дюны" и "Зав.Культ" пансионата был Иван Михайлович Фоменко (известный организатор концертов всех и вся). И вот в один из дней я каким-то образом оказался в компании с дядей Яшей, Ваней Фоменко и ещё каких-то людей в лесу, в военной части, в генеральской бане в окружении офицеров в простынях. Папа был "в ударе" и мы весь вечер ржали так, что даже забывали пить. :) Это был 1983 год, но я до сих пор с удовольствием вспоминаю этот день." Саша Иоффе
Бен Бенцианов рассказывал, как однажды, когда он в очередной раз уговаривал уже тяжело больного Яшу не тратить остатки сил на всех и вся, Яша вдруг сказал: "Когда я умру, вы поплачьте по мне. Поплачьте. А потом вспоминайте и смейтесь!" Так и случилось.
2019, Нью-Йорк - Поконо
